Святая Гора

Я даже не знал, в какой из монастырей мне выписан «паспорт» — диамонитирион. Поэтому первое правило паломника (с многочисленных форумов) — договориться о пристанище, позвонив по телефону в монастырь — выполнено не было. Я просто долетел до Салоник и сел на автобус, отправляющийся в Урануполи.

Всех прибывающих в этот городок — отсюда отходит паром на Гору — встречают старички-хозяева комнат, предлагают ночлег за малую денежку. Я решил пройти до ближайшей гостиницы, где есть вайфай — ею оказался «Hotel Makedonia». За 35 евро — отдельный номер с завтраком и видом на церковь, море и на весь, собственно, городок. Тучи над морем не предвещали ничего хорошего.

Начался шторм, и паромы на Гору отменили. Не было и скоростных катеров, которыми добираются состоятельные паломники (билет на паром — 7,30 евро, а на катер — целых 13). Весь день предстояло провести в окрестностях Урануполи, который можно обойти за четверть часа.

Я отправился к границе Афона — монашеская республика отделена от Греции настоящим забором, и попасть туда по суше можно только по великому блату, как оказалось. У калитки встретил группу украинских паломников, которая надеялась перейти границу и дальше добираться по горам. Афонский пограничник был неумолим.

Паром «Святая Анна» идет до пристани Дафни, где паломников дожидаюся автобусы до Кареи — «столицы» Афона. Но до этого надо зайти в «паспортный стол» и забрать свой диамонитирион. Большинство приезжающих на Афон заказывают его через паломнические службы, или через турбюро — типа «Музенидис» — которые берут 70 евро за услугу. Но можно получить паспорт совершенно бесплатно, связавшись с посольством Святой Горы в Салониках — достаточно минимального знания английского языка. В «паспортном столе» Урануполи придется в любом случае заплатить 25 евро. Это единственный расход для паломника (не считая стоимости билетов на паром), который планирует передвигаться по Афону в пешем строю.

Еще в Урануполи я решил, что пойду пешком от Дафни до монастыря Симонопетра — по карте, купленной накануне в уличном ларьке, получалось километров 8. Я видел раньше, конечно, фотографии монастырей, и Симонопетра сразу показался мне самым оригинальным. Обретенный в скитаниях по окрестностям Урануполи попутчик — Дмитрий из Екатеринбурга — предложил идти с ним, до русского Пантелеймонова монастыря, поскольку Симонопетра не принимает паломников без предварительной договоренности. Мои сомнения разрешились сами собой. Хозяин гостиницы, куда я вернулся за своим рюкзаком, попросил меня позвонить по мобильному телефону русскому батюшке, отправившемуся со своей группой на Афон с первым скоростным катером. Накануне этот батюшка позабыл свою теплую куртку в автобусе из Салоник. Куртку привезли слишком поздно, и теперь отцу Александру (как выяснилось из разговора с ним) предстояло две недели мерзнуть — погода стояла уже почти зимняя. Я воспринял это как знак — оказалось, что священник будет жить в ските монастыря Симонопетра. Вопросов о первом пункте паломничества больше не оставалось.

Пройти весь путь от Дафни до Симонопетра пешком не удалось — уже в самом начале дороги нас подобрал добрый греческий монах, встречавший на стареньком «лэндровере» своих друзей с парома. Он предложил довезти нас до развилки — его родной Симонопетра действительно не принимает, большинство келий на ремонте. Узнав, что мы непременно хотим в Симонопетра, с такой же кроткой улыбкой произнес — «Велкам» — а в архондарике — приемной для гостей монастыря — немедленно предложил нам «афонский набор паломника». Рюмочка ципуро (или ракии, как говорят в остальной Греции), тарелка лукума, стакан воды. Нам открыли монастырский храм — он построен в 17-м веке, а сам монастырь основан еще в 13-м — вынесли реликвии — часть Животворящего Креста Господня и мощи Марии Магдалины. Единственный вопрос, который задал нам старик-монах, встретивший нас у дверей церкви — «Ортодокс?»

Монастырь Симонопетра построен на скале, на высоте 330 метров над уровнем моря. Можно только представить, каких трудов стоило строительство столь сложного сооружения в столь неудобном месте. И сейчас добраться сюда даже с причала довольно сложно.

Но спокойствие монастырских стен, величие и красота природы, непередаваемое чувство причастности древнему и живому миру — оставляют столь глубокое впечатление, что покидать эту пустынную обитель нам совсем не хотелось.

Монастырь Симонопетра совсем рядом с монастырем Григориат. Туда-то мы и направились — добрый монах сказал, что «там точно примут». Дорога заняла полтора часа, пришлось преодолевать ущелье, перебираться через вздувшуюся от дождей речушку, да и встреча с французом-атеистом, по мнению которого «здесь ощущения как в Тибете», отняла время. В Григориате архондариком служит монах-серб, поэтому гостей из России принял по первому разряду. Обязательный стаканчик ципуро был дополнен чашечкой греческого кофе и ключем от комнаты в 15 кроватей, в которой мы поселились вдвоем. В пять часов в монастыре трапеза, темнеет в это же время. День заканчивается — Григориат, как и весь Афон, живет по византийскому времени.

Главное в жизни монахов — помимо приема паломников — конечно же, службы. Первая начинается в два часа ночи, и длится до рассвета.

Созывают на службу мерными ударами деревянного молотка-била по доске, подвешенной на цепях. Греческое богослужение — разговор отдельный, и в первую ночь мне довольно сложно было разобраться, что к чему.

Служба проходит почти в полной темноте, причастие принимают с первыми лучами солнца. После утренней трапезы мы должны покинуть монастырь — паломники с «общим " диамонитирионом могут оставаться здесь только одну ночь — но главное, как нас сразу предупредил монах-серб — утром прибудет целый паром с «именными» гостями. В этот день в Григориате намечался праздник Св. Анастасии Узорешительницы (в ее честь освящен один из храмов в монастыре), будет десятичасовая «панигира» (особая служба), и гости прибудут со всей Греции.

На причале я расстался со своим попутчиком Дмитрием — ему нужно было возвратиться в Пантелеймонов монастырь, четырехдневный срок действия паспорта кончался, а он планировал остаться на Афоне еще на неделю. Это вполне возможно, игумен «приписного " монастыря своей властью может оставить паломника на определенный срок. Да и, честно говоря, диамонитирион нигде не проверяют (по крайней мере, у меня не спрашивали).

Я решил двигаться на юг, вдоль западного берега полуострова, и добраться до конечной точки паромного сообщения — до скита Малой Анны, чтобы оттуда подняться на вершину Афона. Это занимает обычно два дня, значит, я не успел бы посмотреть другие монастыри, а главное — не побывал бы в Иверском монастыре, куда мне очень хотелось попасть. Накануне, карабкаясь по склонам у Григориата, я напрочь сбил ногу — недостаточно туго затянул шнурки своих горных ботинок, и, простите за подробности, надел слишком толстые спортивые носки.

С некоторым беспокойством я поглядывал на пик Святой Горы — как же мне быть, не свалюсь ли посреди восхождения? А паром плыл мимо прекрасных сооружений —

монастырь Дионисиат, километрах в пяти от Григориата.

Монастырь Святого Павла, сразу за Дионисиатом.

Люди в паломничестве знакомятся очень быстро, несколько кодовых слов, просьба сфотографировать " на фоне гор « — и вот я уже общаюсь с Иваном, архитектором из Софии, который тоже собрался на вершину — но опасается идти один. Его напарник уехал домой прямо из Урануполи — шторм смешал планы, какой-то срочный звонок с работы к тому-же.

Скит Малой Анны на горе — на уровне четырехсот метров от причала. Мы уже совсем было изготовились к десантированию — как вдруг капитан объявил, что ввиду хорошей погоды паром пойдет дальше, до Кавсокаливии. Значит, мы сможем увидеть Карули, где монахи-отшельники построили свои избушки прямо над обрывами, а затем перейти пешком до Великой Лавры — она уже на восточном берегу полуострова. Забегая вперед, скажу, что переход этот был не менее сложным, чем подъем на вершину Афона, но нам казалось — по карте тропа без больших перепадов высоты. Так группа, состоящая из русского и болгарского «альпинистов», обошла гору Афон.

Кстати, в Карули, где домики монахов висят на скалах, один русский монах построил настоящий замок рядом с хижинами — словоохотливый киевлянин на пароме не только указал на это сооружение, но и добавил, что денег монаху дала «владимирская братва». Правда, этот товарищ, назвавшийся «знатоком Афона» и сопровождающий на вершину священника, судя по всему, УПЦ Киевского патриархата, умудрился не только пропустить причал Скита Малой Анны (он не знал, что подниматься надо оттуда), но и забыть в Дафни свой мобильный телефон. Пришлось звонить с моего, разыскивать какого-то Яниса из билетной кассы, объяснять ему, где в здании вокзала из розетки свисает «нэтэсэ» с треснутым дисплеем. Догадаться о канонической принадлежности священника было несложно — услышав мой московский выговор, он вначале отвернулся, потом поглядывал с недоверием, потом с видимым интересом прислушивался к нашим переговорам с пресловутым Янисом — и наконец попросил его сфотографировать, «чтоб дочке показать, где был». Выдал киевлянину («да я вообще в Новосибирске родился, маленьким приехал в Украину») визитку, наверное, напишет когда-нибудь — фотографий-то с Афона других у него нет. Если визитку где-нибудь не потеряет.

Кавсокаливия. По-гречески — «сожженные хижины». Основатель этой пустынножительной обители (то-есть каждый монах живет особо) — преподобный Максим Кавсокаливит, живший здесь в 14-м веке, всякий раз сжигал свою каливу, когда рядом селились другие монахи, и поднимался выше в горы. Сейчас здесь примерно 20 монахов, каливы некоторых вполне комфортны и напоминают скорее коттеджи.

Здесь, на отвесном обрыве, на высоте 130 метров над морем, в одной из пещерок всю свою жизнь провел преподобный Нил, известный сегодня как Нил Мироточивый. Мы с Иваном ничего не знали об этом святом — только увидели нарисованный от руки указатель с основной тропы — «К Нилу». И хотя тропинка вела совсем в другую сторону, мы пошли туда, словно повинуясь неведомой силе. На половине пути оставили рюкзаки — стало ясно, что подниматься обратно с ними будет гораздо сложнее, ступеньки круто уходили вниз. Тогда мы еще ничего не знали о пророчествах святого Нила, о том, что поклониться его мощам в Великую Лавру приезжают христиане со всего мира, И не подозревали, что оказались у пещерки накануне дня его памяти, отмечаемого на Афоне как большой праздник. И таких знаков — промыслительных событий, случайных совпадений, можно называть их как угодно — на Святой Горе на мою долю выпало немало.

Фотоаппарат на Афон я не брал — не хотелось таскать тяжесть, да и не планировал никаких фотосессий. Еще на причале в Кавсокаливии монах сказал нам, что до Великой Лавры три часа пути — забыв добавить, что речь идет об «афонском ходе». Монахи передвигаются очень быстро, не отвлекаясь на красоты природы, углубившись во внутреннее созерцание. У нас получилось часов пять — уж очень живописен путь!

Примитивная камера телефона не передает и части красоты, открывающейся путнику на южном склоне Афона — синее море, близкий пик каменной горы, зелень необычных дубов-кустарников. На тропе нас догнал (и очень быстро перегнал) Петер из Берлина — он оказался лютеранином, то-есть в церковь раз в год, коллекционирующим горные походы, а зимой бегающим на лыжах в финском Заполярье.

Вот он первым уходит на каменный осыпающийся язык. «Наверное, дедушка служил в дивизии „Эдельвейс“, — шутит Иван. С чувством юмора у него все в порядке. С выносливостью похуже, сказываются пусть и нечастые, но перекуры. В Греции и на Балканах вообще очень много курят.

Это афонская древесная земляника — разновидность португальской медроньи и испанского дерева, что на гербе Мадрида. Только в этих странах земляника не настолько сладкая, как на Афоне — ярко-красные зрелые плоды падают с дерева, и вся тропа просто усыпана ими. Кажется, пропитаться можно только этими ягодами и водой из горных ручьев. Во всяком случае, на кабанов (их следы повсюду, земля под дубами изрыта как культиватором) здесь никто не охотится. Монахи, как известно, мяса не едят. А паломники здесь мирные — как и полагается паломникам.

Дорога местами как-бы намекает — в дождь не ходить! С учетом того, что в хороший день по этой тропе проходит человек пять, не больше, а мобильная связь на этой стороне горы отсутствует — вполне экстремальный переход.

Последняя часть пути до Великой Лавры — километров пять — проходит по тоннелю из деревьев и кустарников, по руслу ручейков, по остаткам средневековых троп, перекрытых упавшими деревьями. Иногда казалось, что мы идем не в ту сторону (на Афоне такое сплошь и рядом, люди часто ходят кругами — совсем рядом от монастырей). Когда тропинка внезапно выходит на бетонную дорогу — испытываешь даже некоторое разочарование, такой обычной она кажется после горно-лесного перехода. Дорога соединяет Великую Лавру и румынский монастырь Продром, который мы увидели с перевала на середине пути. Над Продромом было столько кранов, что желания посетить эту стройплощадку не возникло. Ускорив шаг, мы скоро добрались до Великой Лавры.

Это самый старый монастырь на Афоне — и самый главный в иерархии. Основан еще в 10-м веке св. Афанасием из Каппадокии. Гробница его, наряду с многочисленными реликвиями, привлекают в монастырь тысячи паломников. Но пышностью и богатством декора Лавра не поражает — напротив, возникает ощущение, что время здесь остановилось лет пятьсот назад. Монастырь не раз грабили каталанские пираты, потом турки, случались здесь и землетрясения — но монахи не покидали обитель.

Как водится, прибывших паломников сразу же направили в трапезную — стены расписаны фресками 16-го века, столы устроены из круглых мраморных плит. И еда в Лавре соответствующая, средневековая — вкуснейшего приготовления нут, крупно порубленный салат в общих чашках, лепешки, маслины и вино. На десерт неожиданно не обычные яблоки, а киви — они растут здесь повсюду. Сразу после трапезы — краткое повечерие в главном храме (кафоликоне), после которого паломникам выносят монастырские реликвии, чтобы все могли приложиться. Архондарик Лавры, поговорив с нами, указал на келью, в которой нам предстояло переночевать (или скорее, провести вечер — ведь служба в лавре начинается уже в полвторого ночи). В большой комнате с 15 кроватями оказались только паломники из России — в основном батюшки и монахи ивановских, рязанских, нижегородских монастырей. Тем, кто не был готов отправляться на боковую в 6 часов вечера, предложили неограниченное количество греческого кофе с лукумом — в гостиной-библиотеке собрался настоящий клуб.

Монахи Лавры живут в самых непритязательных кельях, как и настоятель — игумен. После захода солнца в монастыре наступает полная темнота — но в паломническом корпусе электричество есть, генератор не отключают никогда. Ночная служба в Лавре запомнилась тем, что посреди храма установлена настоящая железная печка с трубой, коленами уходящей под купол. Только топят эту печку не дровами, а газом из стоящего рядом баллона. Ночи на Афоне в это время уже довольно холодные, так что такая необычная забота о паломниках впечатлила (в других монастырях приходилось прямо-таки кутаться, надевая на себя по нескольку свитеров)

Лавра не похожа на другие монастыри Афона — она расположена в слабо защищенном от нападения плоском месте, поэтому стены возведены не хуже крепостных, а на входе, после ворот, устроен настоящий захаб, как в средневековых замках.

Рано утром от Лавры отправляется микроавтобус в Карею (этот бизнес здесь принадлежит не очень приветливым грекам, которые берут с нас полноценных семь евро, несмотря на то, что проехать мы решили всего несколько километров — до источника Афанасия Великого). От источника, запасшись водой в дорогу, мы направились к монастырю Каракал.

В этом монастыре нам предстояли неожиданные встречи, прекрасно сохранившиеся фрески 16-го века, краткий отдых и новые попутчики.

По традиции первыми паломников встречают монастырские коты. Или кошки — это единственные существа женского пола на Афоне, не считая, вероятно, диких „самок кабана“. Этот потомок британских котов недоверчиво позирует на фоне Петровой башни монастыря Каракал — самой высокой башни Святой Горы. Она сохранилась с 16-го века, в то время как сам монастырь неоднократно уничтожался — пожарами и набегами пиратов.

Отстроили монастырь в конце 19 века, и сегодня он выгдядит самым новым на Афоне. Тем не менее главный храм 16-го века сохранил свое убранство и фрески Феофана Критянина, лишь росписи стен на уровне человеческого роста повреждены турками — у всех изображений святых буквально „выцарапаны“ глаза. Хотя султаны (Афон долгое время находился под управлением Блистательной Порты) и были достаточно веротерпимы, мусульмане простого звания всегда старались при любом удобном случае повредить лики — в Каппадокии, например, местные пастухи не оставили нетронутыми ни одну из фресок.

Центральный храм — кафоликон — по традиции выкрашен в красный цвет, а братский корпус и архондарик украшены эркерами, совсем как в Германии. Монахов в Каракале немного — всего 30, хозяйство же обширно — виноградники, фруктовые посадки, теплицы, не считая пары дюжин котов. Встречал нас необычный послушник (то-есть он только готовится стать монахом) — лицо совершенно северного типа, бородка редкая, как тундровый лес, и даты, о которых он считал нужным рассказать паломникам, были записаны у него на особой бумажке. „Вы из Финляндии?“ — спросил я, не вполне справившись с грехом любопытства. Оказалось, не только оттуда, но и практически мой сосед — из Хельсинки. Перекинулись парой слов по-фински и по-шведски, при этом гид наш не проявил не малейшего интереса к развитию темы („как там да что там“), видно, что уже достаточно абстрагировался от мира, а мои попутчики, говоря по простому, прямо-таки выпали в осадок. Да уж, православного монаха-финна не каждый день встретишь.

Пора рассказать о том, как выглядят паломнические комнаты — эта, например, в монастыре Каракал. Кстати, о названии этой обители до сих пор спорят — то ли первые постойки здесь были возведены при императоре Каракале, убежденном язычнике, еще во 2-м веке, или, скорее, в честь инока Каракала, при котором монастырь возвысился в 11-м веке. Комнаты же представляют собой вполне комфортные помещения, с регулируемыми батареями, комплектом белья и обязательными резиновыми тапочками под кроватью. Монастырская тишина ни с чем не сравнима — из окон этой кельи вид на девственные горы и далекое Эгейское море. Только негромкое постукивание в деревянную доску раздается, когда приходит время утренней или вечерней службы.

В монастыре я встретил батюшек из Почаева — накануне они пришли пешком из Кареи, преодолев этот путь в первый же день на Афоне. Почаевский монастырь мне дорог по-особому, и поговорить с отцами этой стойкой обители было не только интересно, но и полезно. Ради общения с (неожиданно/промыслительно) посланными мне почаевцами изменил маршрут движения — и вместо перехода в Филофеев монастырь, который расположен выше в горах на пути к Иверону — провел батюшек до основной дороги. Они продолжили свой путь к Великой Лавре, откуда мы с Иваном выдвинулись еще до рассвета. На подходе к Каракале повстречали паренька из Мариуполя. Днем раньше он совершил настоящий подвиг (мне такой уж точно не по силам!) — вышел ночью из Скита Малой Анны, поднялся на пик Афон, вернулся обратно за рюкзаком — и пришел в Великую Лавру еще до закрытия монастырских ворот. Совсем простой рабочий парень, модельщик на заводе, поставил себе целью обойти за время отпуска все 20 монастырей Афона пешком. И явно не для количества или статуса в соцсетях.

Монахов Афона я принципиально не фотографировал — не было такой цели, да и неудобно / неприлично снимать на службе или на трапезе. В остальное время монахи заняты делами, и по двору не разгуливают. Исключение — вот этот старый грек, ловивший рыбу для монастыря Каракал на причале у старой сторожевой башни. Он рассказал, что двадцать лет прожил в монастыре Св. Екатерины на Синае, где и выучился беглому английскому. Стрельнул сигаретку у Ивана. Полностью согласился с мнением почаевского батюшки о том, что „смокинг вери бэд“. Сообщил, что катера в это время года уже не ходят. Горизонт завален — снимал практически тайно, уж очень характерный „старик у моря“, хотелось запомнить его эпическое спокойствие. Он остался ловить своих лавраги — а мы пошли берегом на север, в Иверский монастырь, до него километров семь по извилистой автодороге.

Но дорога эта совсем легкая — ты знаешь, что тропинка не уведет тебя никуда в глухие места, где нет жилья и негде будет укрыться от наступающей ночи, наблюдаешь красивые, почти тосканские виды за каждым поворотом дороги, машешь приветственно рукой притормаживающим джипам монахов — „садитесь, подброшу!“ И главное — знаешь, что в конце пути будет Иверский монастырь, с Панагия Портаитисса — Иконой Богоматери „Вратарница“. Отчего-то было ощущение, что идешь чуть ли не в гости к родной маме. Даже дождь, обещавший хлынуть с нахмурившегося неба, не беспокоил — подумаешь, ну вымокнем! Ни капли не упало, пока мы были на Афоне (дождь прекратился как раз в тот момент, когда три дня назад я спустился с парома на пристань Дафни))

Иверон открывается за очередным извивом тропы. Это довольно большой монастырь, третий в иерархии Афона, до 14-го века принадлежал грузинам, которых и сейчас приезжает сюда немало. Греческие распевы на ночных службах вообще напоминают грузинские песни. Оказалось, что последний грузинский монах Иверона умер полвека назад, и с тех пор братия монастыря исключительно греческая. Но традиции гостеприимства (грузинские?) здесь особенно сильны.

Иван спускается к южным воротам Иверона. Паломники редко приходят с этой стороны — в основном прибывают с севера, на автобусе из Кареи, к главному входу, или к нему же — но с парома. Как и остальные монастыри Афона, Иверский подвергался бесконечному разорению, когда оставались только каменные стены, сложенные в 14–16 веках. Деньги на восстановление выделяли в основном правители Сербии, Грузии и России — когда Византия исчезла с карты.

Вот в этой маленькой часовне (параклисе) хранится „Вратарница“. Ей выстроили отдельное здание — у главных ворот. Дважды в день у иконы, обретенной в 9-м веке, проводится благодарственный молебен, но и все остальное время часовня открыта для паломников.

Гостеприимство Иверской обители поистинне не знает себе равных на Афоне! В архондарике нас встретил пожилой монах (оказавшийся вторым после игумена лицом монастыря), немедленно вынес обязательные ракию и кофе с лукумом, расспросил о пути, поинтересовался делами в России и Болгарии. Иван говорит по-гречески, оттого наш разговор получился не слишком формальным. Не взглянув на наши диамонитирионы, монах проводил нас до комнаты — довольно большой трехместной кельи с видом на параклис Вратарницы. Наша просьба — направить мариупольского " Игор фром Украина» в наш номер, буде он придет из Филофея, была встречена с неизменной афонской доброй улыбкой. До вечернего молебна у иконы Богоматери Вратарницы оставалось еще четыре часа, и мы решили пока-что по-быстрому сходить в монастырь Ставроникита — его очертания виднелись на берегу к северу от Иверона, и казалось, что он совсем рядом.

Да, красивейший Ставроникита оказался рядом — мы шли быстрым шагом по автодороге добрых полтора часа! К слову, обратно, до Иверона, путь берегом нанял всего минут сорок, правда, местами приходилось карабкаться по вырубленной в склоне горы тропике, держась для верности за ветки деревьев. С точки зрения архитектурного совершенства монастырь Ставроникита стоит особняком. Это комплекс небольших зданий, укрепленных контрфорсами со стороны моря, башен, акведуков, составляющий гармоническое единство. Надо ли говорить, что монах, занятый плетением четок в сторожке у монастырских ворот предложил нам — да-да, снова ракия! — и повел в храм, освященный в честь Св. Николая, где вынес хранившиеся в алтаре реликвии.

Помещения на верхнем этаже с видом на море — трапезная, с хорошо сохранившимися фресками. Внутри монастыря расположен самый маленький кафоликон на Святой Горе — между внутренними стенами обители и внешней стеной храма едва пройдет один человек.

Каждый монастырь на Афоне, разумеется, не похож на другой. Ставроникита стал для меня (неофициальное название) — «уютным».

На Святой Горе «не благословляется» купаться — да и в голову не придет лезть в море с пристани больших монастырей на западной стороне полуострова или с отвесных скал юга. На восточном берегу Афона тем не менее прекрасные пляжи в бухтах — например, по пути из Ставроникита в Иверон. Но я уже искупался в Урануполи, поэтому нарушать монастырский устав не стал. Народ в этой части Греции уже ходит в зимних куртках, а вода в море градусов 18.

Пора и в обратный путь. После ночной службы в Ивероне и плотного завтрака в гостеприимной обители Богородицы мы отправились на автобусе в «столицу» Афона — Карею, где находится «парламент» монашеской республики, и дальше — к причалу Дафни.

Паром отходит раз в день, тучи раздуло, и можно целых два часа медленно плыть вдоль берега, любуясь монастырями. Русский Пантелеймонов монастырь, например — совсем непохожий внешне на те, в которых мне удалось побывать за три дня на Афоне.