Петергоф сквозь смешинки

Однако, конец декабря! Скоро любимые праздники, а значит время улыбнуться. Да и вообще Новый Год — это всегда время воспоминаний и мечтаний. Поэтому позвольте мне рассказать мои истории, связанные с Петергофом не «высоким штилем», на который он только и должен претендовать, а «средним» или «низким». Такую классификацию когда-то ввел Михаил Васильевич Ломоносов. Кстати, средний стиль — это, трагедии, дружеские сочинения, а вот низкий — комедии, эпиграммы, песни…

В общем, я в свободном плавании — что получится, то и получится. Сейчас модно смешение стилей.

С Петергофом я особенно сблизилась в непростые 90-е годы, когда стала возить к фонтанам экскурсии. Случилось это как-то спонтанно. Тогда я трудилась на пяти работах — приобщала к прекрасному юных от Эстонии до Петербурга. Кажется, что-то получалось, но хотелось не только рассказывать, но и показывать «вживую».

Зашла как-то в турфирму, только что открывшуюся. Три сотрудницы сидели за тремя пустыми столами, перед чистыми листами бумаги и думали. Тут пришла я с очень темпераментными надеждами и конкретными предложениями. Сотрудницы мне поверили и дело пошло.

Турфирма договаривалась с автобусами, а я делала все остальное: собирала коллектив желающих, собирала деньги, относила эти деньги в турфирму, где три сотрудницы уже обзавелись стационарным телефоном (мобильников не было). Я же сопровождала любознательных туристов (ни разу никто не потерялся), а главное рассказывала-рассказывала…

Возила я экскурсии, к примеру, из Эстонии в Петербург и в окрестности Петербурга из самой Северной столицы, но все же, главным образом из Ленинградской области и Эстонии.

Основной контингент — мои многочисленные студенты и учащиеся. Однако когда это дело несомненно стало получаться и фирма, можно сказать, встала на крепкие детские ножки, мне стали предлагать проводить экскурсии и для иных групп, набор которых уже осуществляла сама фирма.

Денег за свою работу я не получала. Вы можете спросить — почему? Это вопрос интересный! И я только сейчас, услышав ваш вопрос, задала его и себе. Ответить не смогла… Но дело прошлое.

Вообще у меня с деньгами своеобразные отношения. Я отношусь к ним спокойно и ненавязчиво, они отвечают мне взаимностью.

Все же у меня были преференции. Автобусы, как правило, были обычные, рейсовые и место экскурсовода было просто на первом сиденье. Так вот — место рядом со мной не продавали, и я могла брать на свою экскурсию кого-нибудь бесплатно. Обычно брала мужа, но иногда кого-то из друзей, а иногда и малоимущих студентов.

На первой же экскурсии муж прочувствовал, как я кричу два часа, от Кингисеппа до Петербурга, рассказывая о предстоящей встрече с прекрасным (микрофонов в тех автобусах не было) и соорудил мне из корпуса обычной мыльницы микрофон на транзисторах.

Одной из популярных экскурсий у народа — была экскурсия в Петергоф.

Петергоф я полюбила еще в детстве, когда бывала с родителями, но теперь я знала о Верхнем парке, о Нижнем парке, о фонтанах так много, что чувствовала себя настоящим уверенным гидом. Тогда никому и в голову не приходило ограничивать работу «прибывших неизвестно откуда» — ходит группа «под присмотром», вот и хорошо.

Сейчас ни в одном музее, ни в одном парке, заповеднике, «чужого» экскурсовода мы не увидим — запрещено. Но тогда было совсем другое время. Одним словом — 90-е годы.

Иди-ка ты в Баню!

Где-то год назад в газете Санкт-Петербургские Ведомости была интересная статья о том каковы принципы работы Гидротехнической системы Петергофа.

Конечно, я на своих экскурсиях рассказывала о том, почему ПетрI выбрал для своей резиденции и Водной феерии именно Петергоф, а не Стрельну, к примеру.

Истоки этой уникальной водной системы находятся аж на Ижорской возвышенности, а многочисленные ручьи выходят на поверхность в районе Ропши.

Если в Версале нужна была система насосов, для прекрасных фонтанов, радующих глаз королей и французской знати, то в нашей России, как в сказке, только за счет перепада высот вода сама бежит в сторону государственного музея-заповедника «Петергоф». Бежит долго, преодолевая 30 километров! Нигде в мире такого нет!

И бежит эта вода уже 300 лет! И ничто ей не может помешать, даже межведомственные неурядицы, ведь бежит она, то по территории Ленинградской области, то по Петродорцовому району, а это уже городское хозяйство (потому споры о хозяине и хозяйственной ответственности ведутся давно). И это не шуточки — общая площадь водоемов-накопителей — 97 га. Вот вам экскурсия! Вот где интерес! А народ фонтанами любуется, и нет ему дела до жизни воды.

А вода ведь может и обидеться…

Так однажды, в петергофской квартире моей хорошей знакомой, вода не полилась из крана, и она пошла в баню.

В то время в Петергофской бане были четко определены дни мужские и женские. Расписание моя Татьяна знала, так что пошла в свой, законный женский день.

В вестибюле ее встретила группа разгневанных женщин, которые требовали начальника.

Оказалось, что банщики-мужчины почему-то в тот день заменили банщиц-женщин и это, как выяснилось по реакции посетительниц, понравилось не всем.

Появился усталый начальник.

 — Что шумите, — начал он голосом человека, уставшего объяснять.

У нас сокращение по штату. Банщиц сократили — банщики остались.

 — Почему именно банщиц! — Еще больше возмутились женщины, — почему всегда женщины страдают.

 — Мы думали. Но посудите сами. Остались бы женщины-банщицы в мужском отделении! Представить даже как-то совестно. Вот вы кричите, а вы представьте!

Женщины представили и замолчали.

 — А мужчины в женском отделении, — это вполне даже ничего… Да мы и подобрали двух таких, что им все равно — один старый, другой «с приветом». У него жена такая, с характером, что ему на ваш пол и смотреть то тошно. Просто не обращайте на них внимание.

Потоптавшись в вестибюле и не имея аргументов, чтобы возразить, женщины пошли мыться. Раздевались с опаской, озирались, потом осмелели и даже как-то забыли о неудобствах.

В моечном отделении было жарко, а пар несколько скрадывал контуры фигур, так что женщины совсем осмелели. Но тут раздался стук солидной колотушки о железный банный таз. Тот, которому «все равно», входил в открытую дверь и, ударяя чем-то увесистым по тазу, уныло кричал: «Прикрывайся! Электриков веду!»

За унылым банщиком шли довольно веселые электрики и, судя по их задорным лицам, им было «не все равно».

Прикрыться можно было только мочалкой, мылом, бутылочкой от шампуня и тазом. Кто-то бросился туда, где пар погуще, кто-то, проворно вылил воду из таза… Некоторые попытались схватить сразу несколько предметов, выронили все и обидевшись на такую незадачу, с возгласами, которые совсем не обязательно здесь приводить, стали мыться, как прежде, гордо, с вызовом презирая обстоятельства.

Демонстрация прошла и скрылась за служебной дверью, казалось, что парни вот-вот запоют на три голоса — такое у них было хорошее настроение. Когда со своим «барабаном» работники вышли и проделали обратный путь, на них уже никто не обратил внимание и это было обиднее всего для шествующих.

А вот в Финляндии вообще знак гостеприимства — это пригласить дорогих гостей в сауну. Всех вместе… Но мы живем в России и у нас свои традиции, правила, которые чтим.

Безбилетные забавы.

В Петергофе я бывала часто. Как экскурсовод, я имела право бесплатного прохода с группой и так привыкла к этому своему привилегированному положению, что когда однажды мы поехали с мужем в Петергоф самостоятельно, в качестве отдыхающих, мне показалось странным покупать билеты в кассе, чтобы пройти в Нижний парк, где я, кажется, знала каждый кустик, каждый камешек и… каждую дырку в ограждении.

Оставив машину на стоянке, мы гордо прошли мимо касс и билетеров, направившись вправо от Большого дворца.

Приятельница, которая захотела поехать на прогулку вместе с нами, являясь по специальности экономистом, и даже кандидатом этих самых наук, все время порывалась вернуться, купить билеты и пройти на заветную территорию, как положено. Но мы остановили ее и сбили с правильного пути, толкнув на путь неправильный.

Изображая опытного старожила, я вела спутников туда, где можно было избежать ненужных денежных трат.

Вместе с нами, в ту же сторону, двигались и другие люди, так что я несколько удивилась их целеустремленности — неужели они тоже знают эту тайну! Мы шли туда, где в панцирной сетке было пробито (и уже давно) значительное отверстие!

Раньше, когда я водила экскурсии, у нас с мужем был ритуал. Отпустив туристов на определенное время в «свободное плавание», мы садились на свою заветную лавочку, в тени деревьев. Доставали термос с кофе, чашечки, ложечки, до этого обычно покупалось мороженое, так что мы наслаждались десертом и покоем. Кафе на территории Нижнего парка не припомню, а киоски, в которых можно было купить что-то съестное, были несимпатичны. Были проблемы и с туалетами, а поскольку указателей не было, люди иногда подходили и сокровенно просили указать направление движения к важной цели. Некоторая таинственность, сочувствие к страждущим, — все это как-то сближало…

Теперь у нас была задача. Безбилетно пройти на территорию Нижнего парка и на сэкономленные деньги купить мороженое. Кофе, чашечки, ложечки у нас были.

Уже издали мы и народ, который, как выяснилось, мечтал о достижении той же цели, почувствовали неладное. У сетки и у того места, где была заветная дыра, стояла внушительная группа людей. Когда подошли поближе — увидели печальную картину — панцирная сетка была починена и очень добротно.

Возник небольшой сход на тему «как пробраться в парк». Решение пришло быстро. Всех, кто в брюках поощрили лезть через забор, ну, а остальные, как могут…

Под сеткой было отшлифованное углубление, будто небольшой подкоп, который могла вырыть большая собака. Однако так отшлифовать землю могли только люди и в определенном количестве. В то же время лаз был такой маленький, что поверить в то, будто тут пролезали люди, было трудновато.

Я рискнула и довольно грациозно, воспользовалась лазом, сорвав аплодисменты народа.

Следом за мной полезла и другая дама, но в силу иного телосложения застряла. Схватив под мышки, мужчины вытащили неудачницу обратно, так что она аплодисментов уже не удостоилась.

Самое яркое выступление и можно сказать бенефис состоялся у крупной женщины, великого телосложения. Ей явно не подходил ни один из вариантов, и она нашла свой. Задрав юбку, она вошла в воду и пошла вброд. Панцирная сетка, хотя и уходила вглубь водного пространства, но где-то все же кончалась.

Публика подбадривала, но следила, можно сказать «с замиранием сердца». Победила настойчивость и народ выразил свое восхищение «громовыми» аплодисментами и криками восторга.

Муж и наша кандидат экономических наук (доцент, между прочим), перелезли через забор легко, и мы отправились пить кофе и покупать мороженное на сэкономленные деньги.

И ведь не то, чтобы билеты были дорогие, и не то, чтобы не было у нас материальной возможности посидеть и в хорошем ресторане (если бы он был). Просто хотелось куража (вспомните, хотя бы наши школьные проделки).

Прошло некоторое время, и мы снова решили посетить Петергоф. Подошли к заветному месту и… За сеткой стояла охранница в форменной одежде, держа на поводе крупного ротвеллера.

Народ разочарованно топтался около сетки. Все молчали. Ротвеллер взглянул на меня стальными, бесчувственными глазами и я пошла покупать билет. С тех пор так и хожу — только по билетам.

А Петергоф, получая в казну больше средств, начал активно развиваться и хорошеть.

О том, как коварные русалки, чуть капитана не утащили.

Шел 1996 год. Однажды капитан 3 ранга Михаил Ненашев, не имея больше сил наблюдать добровольное саморазрушение, царившее повсеместно в нашей стране, выдвинул инициативу — организовать на государственном уровне великое празднование — 300летие ВМФ России. Это должно было влить какие-то средства в угасающую бледную деву — нашу экономику.

Инициативу, как ни странно, поддержали — любит праздники человек русский и работа по подготовке началась.

Меня весь этот процесс коснулся лишь однажды, когда турфирма объявила, что набрана большая группа (один автобус, а то и два) для поездки на празднование 300-летия в Санкт-Петербург, с предварительным заездом в Петергоф.

Я, конечно, согласилась, но потом задумалась, а что я могу рассказать — человек столь далекий от ВМФ! Среди туристов вполне могли быть бывшие моряки, другие сведущие граждане, а я — полный профан в этой области.

Посидела, подумала, как Иванушка в сказке «Иди туда, не знаю куда» и тоже, как в сказке нашла решение.

В гимназии, в которой я подрабатывала, появился новый человек — бывший капитан 2 ранга — настоящий морской волк, хотя и на пенсии.

Тогда в провинции нередко появлялись необычные люди. Профессор из Армении (!) мог попроситься в обычную школу, чтобы преподавать историю, капитан дальнего плавания мог стать руководителем судомодельного кружка в гимназии.

Семён Абрамович — так звали моего капитана, о кораблях и вообще плавсредствах знал всё (не побоюсь этого слова). Модели, которые я видела у него дома, были настоящими произведениями искусства, хотя и с технической стороны они были выполнены безукоризненны. Пропорции, все детали — никаких искажений. Свою комнату в трехкомнатной квартире он отремонтировал под «кают-компанию», а модели кораблей, которые там размещались, составили бы гордость любого морского музея.

Внешность у Семёна Абрамовича была примечательная — точь-в-точь капитан Врунгель, с обложки моей детской книжки, только без курительной трубки и склонности к фантазиям.

Небольшого роста, лысый, живой и активный, он, кроме достоинств, обладал, конечно же, и рядом недостатков. Одним из них была его неуёмная разговорчивость. Кажется, что он как просыпался, так сразу же начинал что-то рассказывать. Сначала своей жене — спокойной, молчаливой, мудрой и терпеливой женщине, а затем всем, кто мог встретиться ему на его жизненном пути в течение дня.

В данном случае этот его недостаток мне был очень полезен и мы «ударили по рукам».

Забегая вперед, должна напомнить тем, кто не знает, что тот праздник, который готовили (хоть и на государственном уровне), но, все же готовили и курировали сами моряки, получился действительно выдающимся.

В параде тогда приняли участие: 20 российских военных кораблей, среди них атомный ракетный крейсер «Пётр Великий», ракетный крейсер «Маршал Устинов», а еще 14 самолетов и вертолетов.

Кроме того специально для парада была создана копия ботика Петра (начало начал русского флота),

Пришли и иностранцы: Фрегат «Моррисон» США, «Корноуолл» Великобритания, «Эуро» Италия, «Монреаль» Канада, «Балеарс» Испания, «Ван-Амстел» Нидерланды, «Байерн» Германия, «ПРимоге» Франция, танкер «Джоти» Индия и минный заградитель «Хяменмаа» Финляндия.

Теперь вы понимаете — где я, с моими познаниями, а где вся эта армада, требующая эрудированного рассказчика.

Семён Абрамович был мне просто необходим, ну, а он безмерно счастлив, как рыба, которую выпустили в свежий водоем.

Настал заветный день, мы отъехали на двух автобусах и взяли курс на Петергоф, где к нам должна была подсесть еще одна небольшая туристическая группа.

В Петергофе я довольно быстро рассказала о «морской теме» в замысле Петра Великого, при строительстве Петергофа и уже готова была пригласить празднично настроенных туристов к отправлению в Питер, но тут народ попросил хотя бы полчаса на общение с этой загородной резиденцией. Мне такая просьба была понятна — от этой красоты уехать невозможно, ну, а иностранные фрегаты могут подождать.

Однако вот тут и случилась незадача. Как только народ разбежался по парку, а мы с Семёном Абрамовичем, который, конечно же, был «по форме», важно шествуя, спустились по лестнице с террасы, его внимание привлекла группа фотографирующихся. Три русалки, с резиновыми хвостами и такими же накаченными резиновыми формами приглашали на фотосессию в их обществе и желающие были.

Семён Абрамович как увидел русалок, дрогнул, глаза его округлились, загорелись и он решительно пошел на абордаж. Чувствуя неладное, я пыталась отвлечь внимание капитана, но это было уже не в моих силах.

Русалки приняли капитана, как родного и уже через несколько минут, он настолько влился в коллектив, что вырвать его из цепких, обнимающих рук русалок, стало просто невозможно.

Толпа желающих сфотографироваться со столь живописной группой стала прибывать. Фотограф был в восторге — я в панике.

Время отъезда было обозначено, главные события ждали нас именно в Петербурге, а я теряла своего главного эксперта, который, кажется, еще даже не начал понимать всю тяжесть своего положения. Коллектив «водной нечисти» капитана не отпускал.

Я попыталась пробраться к Семену Абрамовичу, но толпа жаждущих сфотографироваться именно с капитаном меня не пропустила: в очередь вставай! Тут все хотят фотографироваться с капитаном! Ишь, какая! Без очереди!

 — Ну, и пропадай тут, — в какой-то момент подумала я, увидев вполне довольное выражение лица моего коллеги по туристическому сервису.

Погуляв минут десять по парку, я все же вернулась, полная решимости, и, работая локтями, с громкими воплями «он же настоящий капитан, отпустите вы его!» стала пробиваться к Семёну Абрамовичу.

Плохо помню, как мне удалось вырвать капитана из толпы, но уходили мы под ропот недовольных, где слышались реплики непосвященных: «Куда уводят капитана! Мы тут стояли ради него!»

«Вы стояли, а мы еще раньше вас стояли! Отдайте нам капитана! Куда вы его повели».

Семён Абрамович был несколько смущен и смотрел на меня снизу вверх, чуть виновато. Однако это настроение быстро прошло.

В Петербурге, когда наши туристы вышли из автобуса, капитан сменил свою белоснежную рубашку на еще более белоснежную, ту, что заранее приготовил и повесил у водителя. Мы вышли на просторы в толпы гуляющих. Морские офицеры разных национальностей отдавали честь моему капитану, он отвечал и сиял, как начищенный медный самовар. Я же, хоть и была выше его ростом, но шествуя рядом, купалась в отблесках его славы.

«Монплезир — мое удовольствие».

Вообще-то я человек покладистый и со мной всегда можно договориться (за исключением вопросов принципиальных). С Монплезиром у меня связано воспоминание о моей «покладистости». Моя бабушка, которая говорила очень красиво (как я теперь понимаю), употребляла такие слова, которые теперь можно найти разве что в прозе Ивана Шмелева. Вот таких скромных, людей, на которых люди нахальные «и воду возят», она называла «безответные».

Это было давно. Мы с моим Избранником (пишу с большой буквы и в этом вся суть моего отношения), гуляли по Нижнему парку, и я была очень усталой. Не помню, как я провела тот день и не понимаю, что было причиной такой моей усталости, но хотелось лишь одного — лечь под какой-нибудь кустик и уснуть.

Однако мой спутник был во власти какой-то пламенной мечты посетить Монплезир. Я чувствовала, что у него это вопрос экзистенциальный: или Монплезир, или крушение всех надежд и мечт, что может надломить, разочаровать и разбить нечто хрупкое, хрустальное — наверное, мечту. Крушения я допустить не могла и уныло встала в длинную очередь, чтобы попасть в заветный дворец.

Спутник был радостен в преддверии (мне же казалось, что заветная дверь находится слишком далеко), так что я видела только негативные черты, свойственные дворцу, который был так мал, что и прислониться страшно — «развалиться еще».

Конечно, я виду не подавала, но с каким-то чувством унылой неудовлетворенности, разбавляющим мою полудрёму, замечала только негатив.

В тот момент я была недовольна Петром I, у которого была какая-то страсть к строениям скромным и малым.

 — Сам был такой большой, огромный человек, а домики себе строил крошечные. И это еще называется «Мое наслаждение»! И это называется «дворец»! Любил голландцев… От них перенял любовь к экономии в быту и опрятность, (в частности на кухне). Но где широта русской души!

Я мысленно упрекала Петра и это немного успокаивало. Я даже стала немного «уступать» ему и в чем-то соглашаться.

 — Конечно, приятно, когда твоя «дачка» находится прямо на берегу Финского залива. Он, конечно, знал, что строил, сам ведь набросал эскизы будущей постройки, даже внутренний декор продумал.

Однако, мысленно «поругивать» Петра I, в том моем состоянии, мне было приятнее.

 — Строить начал в 1714 году и сколько архитекторов принимало участие! Шлютер, Браунштейн, Жан-Батист Леблон и Николо Микетти. Наверное этот царь-великий капризничал и угодить на него было трудно.

Эта мысль об угнетении и угнетателе находила живой отклик в моем усталом организме, но я продолжала быть «безответной» и послушно двигающейся к не моей цели.

Когда вошли во дворец — одели «лапти». Раньше берегли полы в музеях, и это было совсем неплохо. И хотя «пропускная способность» уменьшалась, а значит, и выручка была меньше, но рачительность истинных хозяев была мне ближе, чем экономический эффект, который принимается во внимание современными музейщиками в первую очередь.

Итак, мы вошли. Экскурсовод стала рассказывать. Я дремала и ждала, когда же кончится эта мука.

Вы думаете, что я сейчас буду вам рассказывать о «уголке Востока», о «парадном зале» — образце петровского барокко… Но я же говорила, что этот рассказ не будет выдержан в «высоком штиле», поэтому упомяну лишь два экспоната, которые «врезались в память». В парадном зале стоит штрафной кубок — «Кубок Большого орла». Его наполняли до краев и заставляли выпить того, кто нарушал правила введенные царем.

 — Вот оно! Начало социальной болезни, именуемой пьянством! — думала я, и смотрела на кубок без симпатии к безвинному артефакту.

Второй экспонат, который до сих пор не дает мне покоя — фетровый ночной колпак на кровати царя. Спальная тема в тот момент видимо на подсознании, преобладала.

 — А почему он такой маленький — задала я вопрос экскурсоводу.

 — усох от времени… наверное, — ответила наша ведущая

Впоследствии я узнала, что у Петра Великого действительно была маленькая голова, и сложен он был непропорционально. Так что Шемякин, в известной (для меня все же спорной скульптуре, что находится в Петропавловке), очевидно, не только стремился к воплощению символов, но и искал «правду жизни».

Вообще на вопрос о размере колпака я до сих пор так и не ответила, но тот ночной колпак запал в душу.

Вообще подсознание все же важная вещь. Тот мой неуют прошлого и очень дальнего посещения Монплезира все же отложился и проявился в сознании дневном, но уже спустя время и в очень странной форме.

Итак! Звучат фанфары и я открываю вам «жгучую тайну» более жгучую, чем в рассказе Стефана Цвейга.

(Прошу эту тайну не разглашать!)

Когда-то, более десяти лет назад, я в хорошем настроении, начала публиковать свои стихотворения под псевдонимом «Митрофанушка». Добрый, простодушный мой герой, в образе автора писал так, как не должна была бы писать женщина — более раскованно и даже грубовато.

Был успех у читателей. Женщины стали писать письма Митрофану, а от какой-то редакции даже пришло предложение издать сборник. Черубины де Габриак из меня не получилось, потому что я свернула это творчество, дабы не разочаровывать читателей в своей гендерной принадлежности.

Однажды в Нижнем парке, перед дворцом Монплезир, я увидела урну для мусора, на которой масляной краской было написано русскими буквами «Монплезир». Видимо в те годы, сотрудники дворца Монплезир еще не были уверены в том, что сотрудники того же павильона «Эрмитаж», к примеру, или даже Большого дворца, не утащат ценную вещь, имеющую даже инвентарный номер (ведь его можно «стереть и подделать»).

Так урна, стараниями людей получила не только название, но и характеристику и даже сомнительное объяснение предназначения — мое удовольствие(!)

Конечно, мой Митрофан не мог пройти мимо такого события:

Стояла урна в Петергофе,
С названьем странным «Монплезир».
Я сел в кафе, я выпил кофе,
Я думал: как прекрасен мир!
Когда простая урна дУрит —
Мне удовольствие сулит.
Когда культура окультурить
Всех митрофанов норовит.
Конфеты съем — бумажки кину
Я в эту урну много раз,
И испытаю длинно-длинно
Я удовольствия экстаз.

Конечно, все мои воспоминания относятся к временам прошлым. Год назад я была в Петергофе и нашла Верхний парк в стадии начала реставрации, зато Нижний парк предстал в состоянии полного порядка и благости.

Все течет. Все движется… И это хорошо.

На этой фотографии я запечатлена как раз в те далекие времена, когда возила экскурсии в Петергоф. Присела на камень, на берегу Финского залива — пока моя группа гуляет по Нижнему парку и мечтаю…

Наверное, мечтаю о том времени, когда все неурядицы будут исправлены и Петергоф предстанет для туристов во всей красе.

Кажется, сегодня это время наступило. Не верите — приезжайте! Не пожалеете.

Теги: Событийный туризм