Золотая в золотом, или Красавицы равнодушия не прощают. Прага

Но в десять утра, когда я выехала в Прагу, от легкого морозца уже не осталось и следа. Было тепло по-весеннему и европейские поля, почти не знавшие этой зимой снега, зеленели молодой травой. От земли ощутимо поднималась испарина.

В автобусе я расположилась вольготно, т. к. на пути из Праги в Крумлов в нем от силы насчиталось бы 10 человек, но не учла погодные условия и воскресный день. Хорошо, что взяла билет с местом, а то стоять бы мне в проходе. В Чешских Будеевицах меня уплотнил, усевшийся на соседнем сидении массивный чех.

В столицу Чехии (станция на Книжице) прибыли в районе часа, тут же пересела на 11 трамвай (хорошо, что с прошлой поездки в Прагу осталась одна йизденка стоимостью 24 кроны, автомат принял ее благосклонно) и через 7 минут была на своей остановке: «Малостранска».

Выбор гостиницы в Праге — занятие трудное, т. к. их столько, сколько пожалуй нет ни в каком другом городе мира, и упоительное, поскольку ценники очень приятные, а от предлагаемых удобств разбегаются глаза.

Имея два бронирования, перед самым отъездом пере заказала, выудив совершенно чудесный отельчик «Вальдштейн» за 53 евро с завтраком, разместившийся в старинном здании рядом c Вальдштейновыми садами, в которые я все порываюсь попасть и никак мне это не удается. И в этот раз, на мой вопрос на ресепшен:

— А до которого часа открыты сады?

Служащая ответила:

— Ой, а они закрыты до апреля, — но потом добавила, — Сейчас я проверю, там иногда проводятся мероприятия и их открывают.

Но мероприятий не было.

Женщина подхватила мой чемодан и не обращая внимания на протесты потащила в номер. Когда я увидела эти сводчатые потолки и широченную кровать, лохматый халат и мраморную ванну, я решила никуда больше не ходить.

Тем более, что не смотря на расположение: в пяти минутах от всех основных достопримечательностей, гостиница ютилась (от слова уют) в тишайшем закутке. Постояльцев, не смотря на воскресный день, почти никого не было, да и окна номера выходили во внутренний дворик.

— Отдохну в покое, — решила я, — Вот только выйду трдло куплю.

Но конечно планы мои пошли прахом. Послеобеденное уже низкое февральское солнце золотило дома,

закладывала тени между арками,

а когда я поравнялась с собором святого Микулоша (Николая), меня затянул водоворот толпы, голову закружили ароматы корицы и сдобы, и сил, чтобы вырваться из колдовских чар этого города, уже не осталось.

Я купила свежеиспеченный трдельник: размером с колесо детского велосипеда, и шла отламывая сладкие теплые полоски, пачкая пальцы и стряхивая с куртки падающие крошки.

Конечно я шла на Карлов мост, но когда впереди замаячили его Малостранские башни,

из-за желания продлить удовольствие от встречи, свернула вправо, в переулки Малой Страны: вспоминая и этого рыцаря в углу дома, и еще живой магазин,

и статую в перспективе,

и вновь дивясь этому странному градоустройству, где на фасаде дома помимо пары номерных знаков лепится еще и имя собственное. Этот наверное называется: «Под змием».

Ноги сами несли меня знакомыми дорожками (все ж-таки я здесь уже 4-й раз, и пару из них была по 5 дней), мимо Костела Девы Марии под цепью, принадлежавший когда-то Мальтийским рыцарям.

Еще одна странная особенность, я в Пражских церквях не были ни в одной, кроме собора св. Витта, поразившего тогда мое воображение. Даже в свой первый приезд, когда все было в новинку, радовало и удивляло, какая-то колдовская рука отводила меня он дверей в храмы. Зато она привела к маленькой речке-Чертовке, названной в честь сварливой прачки, где рядом с мельничным колесом еле проглядывалась статуя Водяного — героя еще одной из многочисленнейших легенд города. Не обязательно быть славным добрыми делами, как оказывается.

В запруде Чертовки с трудом разворачивался деревянный пароходик. А потом он запыхтел, заворчал малосильным мотором и пошел во Влтаву узкой протокой, почти царапая бока о стоящие вдоль воды дома.

На кораблике по главной чешской реке я тоже никогда не каталась. Возможно меня удерживала незначительность маршрута от ступеньки до ступеньки этой на удивление порожистой реки.

Солнце спускалось все ниже и ниже, превращая вековые кирпичи главного моста страны в кубики сливочного масла. На сваях судачили ненасытные склочные чайки.

А с Кампы тянуло сытым душком шкварчащих на сковородах яств: картошечкой с грибами, тушеными овощами, сосисками, мясом.

Как же я ругала себя за съеденное трдло, упавшее в желудок, не привычный к такому количеству дрожжевого теста, тяжелым камнем.

Сесть бы на лавку, которую из-за свернувшихся ножек-змей можно бы назвать «над гадом», с тарелочкой незатейливой, но от этого еще более приятной организму снедью.

И цены привлекательные. И народ тусит. А как говорится: «за компанию и жид удавился». Но не судьба.

А раз не судьба, значит пора на мост,

который, по-словам Далай Ламы, одна из осей нашего мира, но он еще и место встреч (как хотелось подойти сдвинуть из кадра эту бумажку у ее ног, но тогда бы уже кадр был точно испорчен),

и место работы, возможно и опостылевшей. Интересно, приносит ли она доход? Я ни разу не видела, чтобы у торговцев на мосту кто-либо что-то покупал.

Обязательно поздороваться с Брунсквиком, которого Марина назначила своим ангелом-хранителем. Говорила, что с ним они схожи лицом. Ей виднее. Интересно, она это серьезно про ангела-хранителя? Хотя может здесь, в Праге, где она любила, много писала, рожала, он помогал. Зачем уехала? Он стоит, а ее не удержал. Она ведь молодая была совсем.

Ну теперь по мосту, от Малостранской башни

к Староместской.

К самому красивому и гармоничному, на мой взгляд, месту Праги: прямоугольной площади между собором св. Франциска Ассизского, собором св. Сальвадора и Восточной башней, где зеленеет благородной патиной памятник императору Карлу IV.

А уже оттуда, кривыми булыжными переулками, чьи камни стерты миллионами ног,

а сама хозяйка, уставшая от обилия гостей: прошенных и непрошенных, смотрит не добро, но при этом прелести свои не прячет,

к шестивековому Орлою,

созвучному с ним течением времени дому «У минутки», где когда-то квартировал Кафка, старой Ратуше.

На Староместской площади огромной чугунной кляксой высился памятник национальному герою — Яну Гусу. Почему-то политические лидеры всегда куда-то зовут: по большей части в светлое будущее, но получается или мор, или война, а иногда и то и другое вместе. Всем плохо и даже еще хуже чем было до позыва призыва.

Тынский храм колол небо остроконечной крышей, способной посоперничать с заставкой киностудии Дисней и помня заветную подворотню, собралась уже нырнуть в нее, чтобы вернуться на Тын, где меня в последний приезд поразило чудесное ренессансное здание,

как внезапно обернулась и увидела тот скользящий луч, золотящий и без того блестящий охряной город.

Староместская площадь подтекала абрикосовым вареньем,

но эта сладость не мешала товаркам на фронтоне одного из домов, стоящих по периметру, вести свои многолетние споры-ссоры.

В еще один Пражский костел св. Микулоша, а я и не знала, до написания рассказа, что в Праге их целых два, упирался пред-пред последний солнечный блик.

Покружив по Тыну и решив дальше не идти, т. к. и вечер не заставлял себя ждать, да и перед дорогой домой все-таки хотелось вкусить от чудненьких гостиничных интерьеров, я засобиралась в обратный путь, подумав, что не плохо бы здесь, по месту отужинать, но держала в памяти еще одно обязательное для посещения место, которое в темноте у меня вряд ли бы получилось хорошо сфотографировать.

Взяв правее от Староместской площади вышла к Философскому факультету Карлова университета (почему-то раньше я думала, что это опера)

и по Манесову мосту вышла к месту, которое называется вроде Лебяжьей канавкой. Могу ошибаться в названии, но не по сути.

Сколько же там было птиц! С прошлого визита их поголовье увеличилось в разы. Вопли, крики, чайки вырывают куски хлеба на лету у медлительных голубей. То что падает у них из клюва и плюхается в воду достается уткам и молодым, еще серым лебедятам, которых гоняют старшие.

Все это беспокойное хозяйство перемещается из конца в конец с появлением с нового хлебного мешка.

И конечно же во всей этой суете был главный он. Самый большой, самый важный и вальяжный. Хозяин.

Я перемигнулась с вновь прибывшим мужичком, держащем в руках полный пакет хлебных кусков, и он начал подкидывать еду птицам там, где я фотографировала. Поэтому подобных снимков у меня сотня, не меньше.

Получив в достаточной степени и хлеба, и зрелищ, я действительно уже пошла в гостиницу. Шла и думала. Думала и спрашивала сама семя:

— И как тебе? Приедешь еще?

Казалось подобный вопрос задавал мне и сам город, вглядываясь очами средневековой красавицы

и сверля полубезумным взглядом авантажного эксцентричного художника.

И уже тогда я знала ответ: Прага меня не удивила, хотя даже после предпоследней поездки с Лизаветой я думала, что она для меня город на всю жизнь.

К гостинице походила в темноте, поглядывая по сторонам и ища все же место для ужина. Я не знаю, коим образом меня занесло в эту харчевню, где официантами были пару хмурых мужиков, после каждого принесенного заказа наливавших себе чекушку пивка, а в зале стоял такой запах перегоревшего жира, что в гостинице пришлось оттирать куртку влажными полотенцами, чтобы хоть как-то его вывести, а шарф даже постирать. Но вышло, как вышло. Возможно это была своеобразная месть недооцененной красавицы. Прага и ее золотой флер растаял перед лицом в позвякивании пролетевшего трамвая.

Утром я еще хотела пораньше встать и сходить на пустынный Карлов мост, но уже ночью услышала, как забарабанил по крыше дождь и завыл за окном ветер. И я порадовалась, что заказала до аэропорта трансфер, а не поехала на перекладных.

Вечером, когда уже была дома, передали о разразившемся над Чехией урагане.

— Вовремя ты сдриснула, — сказал муж.

— Да, правда, — ответила я, а про себя подумала, — Красавицы равнодушия не прощают.

Теги: Самостоятельные путешествия