Влюбленные в Портовенере

Целый год я носилась с этим ощущением, как с налитым до краев стаканом, стараясь не расплескать и как-то постараться передать, донести, что я тогда ощутила. Но все время боялась скатиться в сладкие сентиментальные сопли.

Поэтому выбрала немного странную форму рассказа. Не судите строго.

Всем женщинам.

Ночь.

Ты помнишь тот наш первый вечер в Ла Специи, когда только закинув чемоданы в номер и собираясь принять с дороги душ, получили сообщение от Кристины — хозяйки наших невероятных апартаментов.

— Не хотите ли вы съездить сейчас в Портовенере? Там сегодня должен быть потрясающий закат.

Как не хотите? Если бы вдруг предложили:

— А не хотите ли вы бесплатно поужинать в 3-х звездах Мишлена, но в замен придется отказаться от этого просмотра.

Выбор бы был труден, но очевиден.

От Специи до Портовенере автобус петлял минут пятьдесят, то открывая потрясающие виды и живописные бухты, то буквально обдирая бока о стоящие вплотную к дороге дома, отштукатуренные в теплые, уже ставшие визитной карточкой Италии тона охры и шафрана.

Входили и выходили люди. Простые итальянцы разительно отличаются от икон кино и подиумов. В них нет ни лоска модных показов, ни особой красоты роскошных кинодив. Они просто, если не сказать бедно одеты: женщины аляповато накрашены, мужчины совсем равнодушны к своему внешнему виду.

Ты обратила внимание на одного дядьку, вне возраста, но скорее всего было ему лет за 70, которого назвала «морским волком на пенсии». Он был и одет в какую-то брезентовую мешковатую куртку и вязанную «лапшой» шапку с маленьким помпоном — просто иллюстрация к Хэмовскому «Старик и море», если бы действие рассказа не происходило в тропическую жару.

Он с агрессией, направленной внутрь себя, пинал грубым ботинком стойки сидений, а рукой с узловатыми пальцами ударял по петлям, свисавшим с поручней, и явно был не доволен жизнью, судьбой и окружающие красоты обрыдли ему по самый помпон.

Ты, привыкшая к расслабленной вальяжности итальянцев, даже как-то съежилась от неожиданности и провела по рукам, стараясь унять побежавшие мурашки.

Автобус остановился за углом от входа в город, в котором не было ни центра, ни окраин, а только набережная, с домами поднимающимися на уступы окружающих Портовенере скал и весь он был, как полосатая лента, зажатая Лигурийским морем и хребтами Аппенинских гор

и оборванная по краям церковью и крепостной стеной с чертами характерными для генуэзских построек. 900 лет назад владельцы этих мест — Феццано, не иначе с перепугу, передали им свои земли во владение.

— Средневековый рейдерский захват, — пробурчала ты.

— Все новое — это хорошо подзабытое старое, — ответил я.

Первые этажи прибрежной линии занимали рестораны, пустовавшие в несезон. В каждом сидело по 1–2 местных за чашкой кофе и у входа, скрестив руки на груди, грустили официанты.

Ты уже было собралась лезть на самый верх по узкой лестнице, льнувшей к крепостной стене, не забыв при этом отметить, что рядом есть небольшой симпатичный ресторанчик, но передумала.

Медовый, предзакатный свет золотил скалы бухты,

уходящий в перспективу фронтон Портовенере

и рождалась та удивительная закатная тишина, тревожимая только шипением прибоя.

И в это мгновения я почувствовал, как тебя отпускает повседневная суета, змеиной кожей слезает заносчивость, заставляющая держать ежедневную оборону и ты словно выдыхаешь на финише марафона будней, даже черты лица стали яснее и мягче.

Церковь св. Петра — покровителя населения города, живущих от щедрот моря, изо дня в день смотрящая на соседнюю скалу острова Пальмария, была по позднему времени закрыта и казалась нежилой, какой, наверное и была, и уже многие годы рука звонаря не тревожила веревки ее колоколов.

Солнце, уже не в силах бороться с притяжением моря, начинало свой томный путь за его кромку. Оно казалось тяжелее, чем обычно, и контуры стали уже не такими четкими, словно оплавились в собственных лучах.

Закат от персиковых оттенков все больше скатывался в черничную густоту, небеса исчезали в сумеречном воздухе

и если бы я не утащил тебя от заигравшей в ночной подсветке церкви,

мы бы точно опоздали на последний автобус и вдобавок отморозили себе уши. Такой вдруг поднялся холодный и резкий ветер.

— Мы ведь вернемся сюда днем? — пробормотала ты, почти задремывая у меня на плече.

День.

Утро было прозрачным, солнце наводило последний блеск на и без того лакированные небеса. Садки для мидий, спешащие дизельные лодки и плавные парусники. Пейзаж Залива поэтов был невероятно поэтичен.

По совету той же Кристиный, заметившей, что ты носишься со своим фотоаппаратом, как с писанным яйцом, вот ведь неравнодушный человек, мы вышли не в самом Портовенере, а в его пригороде — Иль Каво. Предполагалось, что оттуда ты сможешь снять Портовенере и мыс, на котором он стоит, во всей красоте.

Но то-ли не точно поняли её объяснение и вышли не там, то-ли водитель наврал, но вид этот мы мельком увидели из окна автобуса лишь по дороге назад. Но каким же удовольствием была та прогулка.

В полнй тишине, нарушаемой лишь жужжанием пчел в медоцветах, в улыбке и подмигивании появляющегося из очередного поворота бирюзовых вод залива Ла Специя, и в том ощущении родного плеча, упирающегося где-то в районе подмышки, и почесывании носа о рубашку, потому что одна твоя рука была занята, обнимая меня, а вторая тащила на запястье Кэнона, к которому я уже порядком ревновал.

Оконечность Портовенере начинала предпляжную жизнь. Гостиницы, маленькие семейны отельчики, аппартаменты еще не лопались от избытка отдыхающий, но ожидали их наплыва, а первые «ласточки» перелетных отпускных стай уже нежились на шезлонгах отельных пляжей.

Пока полуденный зной еще не завладел городом, мы отправились в отложенный накануне поход вдоль крепостной стены, похожей на борт огромного барка и даже казалось, что выщербленные ступени покачиваются, словно палуба парусника.

Справа облетала батистовыми лепестками вишня.

Никаких дверей, чтобы проникнуть за стену не оказалось, но тишины и безлюдия, так ценимого тобой, было в избытке. Есть в жизни такие моменты, какие-то совсем короткие отрезки пути, как эта лестница без перил, на которые ты потом будешь опираться даже в самых отчаянных ссорах, и именно они, а ни глобальные и логичные рассуждения и выстроенные на их основе выводы, будут держать тебя на плаву.

А ты сетовала на слепящее солнце и пряталась в тень замка, и вновь сокрушенно всплескивала руками, а потом вдруг бросила всю эту суету и уселась рядом со мной на невысокую кладку, по-девчачьи болтая ногами.

— А внизу есть кладбище, я разглядела.

Сказала и засмеялась.

И вот уже мы входим через Римские ворода в, как это пишется в книжках, «в чрево» города.

И узкие улочки-каруджи, в ненастный день вполне бы оправдывавшие этот эпитет, сегодняшним утром, даже еще пряча основания в густой тени, были похожи на соты человеческого улья. Они сочились теплым гречишным, липовым, лавандовым и какой он там еще бывает мёд? светом.

Жирные коты,

маленькие фонтаны,

очень малочисленные туристы. Настолько малочисленные, что можно было считать Портовенере своим частным владением.

В лавочке, как семечки в кульках, продавали мелкие креветки, похожие на засоленные рыбешки-снетки из нашего детства.

— Купим? — спросил я.

— Нет, — замотала ты головой, — перебьем аппетит.

(Но потом еще долго припоминала мне, что я не настоял на покупке заветного пакетика.)

Тут же, по дороге зарезервировали столик в ресторанчике «Antica Оsteria del Carugio» на половину второго. Хозяин, обведя глазами пустой зал, с удивление подтвердил:

— Си, в половину второго. Столик на двоих.

И вот уже показалась вчерашняя церковь св. Петра. Теперь не одинокая, а значительная и торжественная, как свечка на праздничном пироге. Несколько человек ходили вокруг, кто-то поднимался на ее крышу.

Вскрикивали чайки, создавая с неумолчным морским шумом привычный для прибрежных поселений фон. Рожденная из пены морской Венера дала название и городу и храму Венеры Эрицины, на месте которой церковь теперь стоит.

Зашли внутрь и поставив свечку, ты вдруг что-то неудержно зашептала про себя, еле заметно шевеля губами, отворачиваясь и пряча эту редкую религиозность, которая проявляется только вот в таких, явно намоленных, хранящих сходную с твоей энергетикой — память.

И тихо вышла за дверь, когда перед почему-то православной иконой встал на колени филиппинец (а может и не филиппинец, но ты назвала его так).

Под узким мысом бились о скалы грота Байрона неистовые сегодня волны.

Будучи великолепным пловцом лорд доплывал несколько километров до Портовенере от расположенного по другую сторону от Ла Специи Леричи, где он снимал виллу, а потом во весь голос декламировал здесь свои стихи.

С моря дул сильный ветер. Брызги взмывали над слоистыми скалами, достигая верхних ярусов. Их полет, то тут, то там сопровождался карманного формата радугой. Волны не успевали стекать обратно и дрожали на камнях огромными лужами. Время от времени пена прибоя долетала до лица. Целуяя тебя в шею, я явственно ощущал ее солоноватый привкус. Это было приятно.

Разомлевшая, ты промурлыкала:

— Я есть хочу.

В ресторане первым делом были сфотогорафированы лимоны и хозяин, видя твой интерес, проводил в соседний зал, где на блюде лежали уже чеснок и розмарин — традиционные для Лигурии продукты.

И только через пару секунд я с удивлением понял, что вы бодро, в полном удовольствие друг от друга болтаете: он на итальянском, а ты на английском.

Апперитив из региональных закусок. Хозяин отрезал несколько ломтей хлеба от огромного коричневого каравая. Темный, сладковатый мякиш, да еще и с изюмом великолепно сочетался и с песто, и с анчоусами, и с тушеными помидорами.

Помню, как читая «Мою гениальную подругу» Элены Ферранте, ты возмущалась:

— Как это можно есть макароны с картошкой?

А сейчас именно это блюдо из домашней лапши и прячущимися под ней кубиками отварного картофеля, залитыми песто уплетала так, что даже немного почавкивала, чего за тобой отродясь не водилось.

Кроме нас в ресторане никого не было, но владелец в разговор не вступал, он стоял, опершись на стену плечом и пряча ладони под фартуком, и лишь смотрел с тем умильным выражением лица, с которым глядят матери на изголодавшихся на чужбине детей, жадно поглощающих их домашнюю стряпню.

Рассчитавшись и поблагодарив с той неподдельной искренностью, которой многие от тебя не ожидают, ты спросила, как пройти к замку Дориа. Хозяйский сын, быстрее соображающий на английском, прагматично ответил, что поднимайтесь вверх. А Его отец, что все дороги этого города ведут к замку.

Благость настроения утроилась. Тебя умиляли и развешенные на веревке трогательные носочки,

и полосатый фасад церкви св. Лаврентия, поражающий смешением стилей.

Простой крест на фоне облупленной стены

и манящая в дали белоснежная яхта и бездонное, повисшее на еще голых ветвях, итальянское небо.

А когда мы вышли к развалинам, что окружали замок,

и в глаза брызнуло щедро рассыпанное просо белоснежных маргариток, твои глаза заволокли слезы, и я поразился тогда этому уменю так тонко чувствовать простую красоту и еще тому, как в действительности ранимы сильные женщины.

Оказалось, что до конца апреля замок открыт только по выходным дням. В дыру под воротами пролезал матерый котяра, несомненно являющийся грозой местных крыс и мышей, а еще, судя по «хвостовому оперению», главным героем-любовником окрестных кошек. Март на дворе.

Ты поскребла пальцем обитую железом дверь и еще не отойдя от вскипевших чувств, шмыгнула носом и тихонько поскулила:

— Ну откройте пожалуйста.

Хотелось бы конечно написать, что тут двери распахнулись… Но они остались запертыми и неприступными.

Время отправилось в обратный путь, удлинились тени.

Реостат некрутых ступенек уводил нас от зашкаливающего эмоционального всплеска того дня.

Я вдруг поймал себя на мысли, что за весь день мы не слышали ни единого звука современной цивилизации и даже соприкосновение мягких подошв спортивной обуви и асфальта терялось в колодце древних стен.

И вот уже пришло время сожалений: сожаления от тускнеющего неба, от истончающегося в закат дня,

от какой-то неприкаянности никому не нужных сувениров, за которыми никто не следил.

Тот день получился абсолютным dolce forniente (cладким ничегониделаньем). Хотя это касалось скорее физических кондиций. Душа же трудилась, а сейчас трудится память, многократно обрабатывая пережитые воспоминания. Они, как кит, то зависают в самой глубине, то всплывают на поверхность.

Он был мгновением идеального, искрящегося счастья, как страница интереснейшей сказки с недописанным и полудетективным сюжетом под названием «Жизнь».

Теги: Самостоятельные путешествия