Далекое детство.
Солнце скатывается к закату. Вечереет. Теплая прогретая тишина. Мы сидим с бабушкой на лавочке и читаем книжки — каждая свою. Я читаю «Васек Трубачев и его товарищи», а она свою любимую, «Дом в Клину».
Далекое детство.
Солнце скатывается к закату. Вечереет. Теплая прогретая тишина. Мы сидим с бабушкой на лавочке и читаем книжки — каждая свою. Я читаю «Васек Трубачев и его товарищи», а она свою любимую, «Дом в Клину».
— Опять своего «Трубачка» читаешь! Читала бы что-то дельное, развивалась бы! Вот прочитала бы «Дом в Клину»!
Она укоризненно качает головой и вновь погружается в любимую книгу о Чайковском.
Но у меня эта книга пока не читается. Это правда.
А вот тайна у меня есть и есть свой Чайковский. Эту тайну я никому не расскажу, даже бабушке. Невозможно о таком рассказывать, да и словами не выразить!
Лето. Урок в классе хореографии. Сегодня на уроке присутствует незнакомый человек — помощник главного балетмейстера театра оперы и балета. Мы все очень стараемся… Он смотрит внимательно урок — лучшие десять девочек будут отобраны для участия в спектаклях!
А дальше — сказка. Репетиции в классе, потом на сцене, примерка костюмов, грим.
Я еще только собираюсь в первый класс — я самая маленькая в группе, но мне уже доверили соло. Я — «Мальчик с пальчик» на балу в Спящей красавице. Я и мои шесть «братьев» вступают в спор с самим Людоедом (его танцует сам помощник балетмейстера).
А еще у меня есть выход в Лебедином озере. Там мы вдвоем с другой девочкой, просто выносим шлейф королеве -матери на балу, а потом сидим на сцене у ее ног. Вот и все. Два маленьких пажа…
Я была на репетициях, я много раз видела усталую, потную Одетту, разминающую ноги, видела принца (курил в театральном дворе!), видела и чучела лебедей. Подглядела, как крутят ручку, и они — чучела лебедей, двигаются по проволоке…
Нам категорически запрещено быть за кулисами, и во время спектакля, и во время репетиций. Только по вызову, когда объявляют наш выход… Мы — маленькие танцовщицы — мы очень дисциплинированы.
Но я нарушаю… Я слишком маленькая, чтобы меня заметили. Я закутываюсь в кулису и с замиранием сердца жду ТОТ МОМЕНТ! Когда оркестр тутти споет любимую тему Чайковского.
Когда я услышала ее в первый раз, я забыла обо всем что знала, и поверила только тому, что было на сцене! Тогда я впервые была покорена Музыкой.
Помчалась куда-то в дальний угол кулис, упала на старое тряпье и плакала от невыносимого счастья…
Эта музыка была моей тайной…
Потом к этой тайне прибавлялась целая жизнь, все не расскажешь!
Но посещение Дома в Клину для меня с некоторых пор стало мечтой.
Кто-то, возможно, множество раз был в этом музее и… ничего! А я вот мечтала, как о несбывшемся.
Когда-то, четверть века назад, мы проезжали Клин на машине. С замиранием сердца я подошла тогда к заветному музею, но он оказался закрыт…
И вот теперь, снова проезжая Клин, я специально выделила два дня на этот небольшой городок, для того, чтобы обязательно побывать в музее Чайковского. Дни были выбраны в середине недели — среда и четверг. Обычно выходные бывают в понедельник, во вторник… Ну, даже если в среду или четверг (чего быть не может — чего же это отдыхать среди недели), мне думалось, что один из дней будет все-таки моим.
Каково же было мое разочарование, когда в интернете я прочитала о том, что Дом в Клину отдыхает от посетителей именно в среду и четверг! Два выходных.
Гостиницы на всем пути были уже заказаны, и отклоняться от маршрута было поздно. Я сдалась на волю судьбе.
В Клин мы приехали к вечеру. Расположились в гостинице с красивым названием «Аквамарин», заказанной как всегда через Booking.com, и заторопились в город. С надеждой обратилась к милой женщине на ресепшен, попросила позвонить в музей Чайковского — вдруг повезет! Она позвонила и вздохнув объявила, что должна меня разочаровать… Я и сама знала, но все же надеялась.
А вы сходите в музей «Ёлочной игрушки», — посоветовала нам новая знакомая, — там тоже очень интересно!
Мы сели в машину и отправились в музей детства. Все было замечательно, но откуда им всем было знать, чем был для меня этот недосягаемый Дом в Клину!
Сумерки уже сгущались и нужно было ехать в гостиницу. Однако, я решила поехать к заветному дому, чтобы хоть издали посмотреть на него.
Дом был совсем не похожий на фотографии.
Я не сразу поняла, что на улицу смотрится совсем не усадьба Петра Ильича Чайковского, а новое здание культурного комплекса, с концертным залом, в котором проходит множество замечательных встреч с музыкой.
Я ходила вокруг забора…
Пыталась что-то сфотографировать сквозь высокую решетку.
Я грустила. Наверное вот так и Фон Мекк мечтала о встрече с любимым композитором, а он все ускользал, противясь встрече. Так прошла жизнь…
Я пыталась фотографировать хоть что-то, но в безразличном зеркале окон отражалась лишь я сама.
Наконец я подошла к каким-то боковым воротам, за которыми стоял благообразный седовласый человек — охранник.
Я объяснила ему, как могла, что мне очень нужно попасть в музей.
Он решительно покачал головой и объявил, что это невозможно.
Нет! Я не рассказывала ему свое тайное. Я не рассказывала ему, как великий Натан Рахлин — гениальный дирижер XX века сказал мне однажды:
— Послезавтра у нас концерт. Мы играем «Манфред» Чайковского. Приходите! Этого Манфреда я посвящаю вам!
И был концерт. И была великая Музыка Чайковского, исполненная Великим Мастером оркестра. И многие в зале тогда плакали. Это было выше человеческих сил, сдержать слезы восторга и Любви, которая настигала каждого в зале, если Маэстро был в полете вдохновенья.
Но это был его последний «Манфред»…
Я не рассказывала охраннику ничего. Ведь нужно было бы рассказать тогда всю жизнь!
Я только сказала, что я музыкант и мне очень-очень хотелось… Для меня это важно!
Он, вдруг, что-то понял.
— Вон там у машины (сейчас будет выезжать) начальник нашей охраны — спросите у него!
Он пропустил меня за ворота. Короткий разговор. Моя просьба…
Да. Мне разрешили!
Мой новый знакомый запер ворота изнутри, и мы пошли по аллеям заповедной усадьбы Чайковского. Пустынный сад цветущей сирени! Соловьи заливаются! И я могу бродить здесь, почти в одиночестве долго-долго! Никаких посетителей кроме нас. Меня не торопят.
Музыка Чайковского где-то рядом. Она звучит во мне. Можно ли это передать словами, ведь «там где кончаются слова — начинается Музыка».
Мы ходим по мемориальному парку. Здесь любил гулять сам композитор. Мой спутник рассказывает кратко, емко, стараясь не нарушать душевной тишины. Это удивительная, импровизированная экскурсия, не гида, но человека, который посвятил себя, свою жизнь этому месту, этому музею, великолепна. Никакого пустословия.
Вот памятник Чайковскому.
Был установлен в октябре 1995 года.
Для сравнения, в интернете читаю: «Памятник Петру Ильичу Чайковскому представляет композицию, которая состоит из лавочки и сидящего на ней композитора и расположена на гранитном постаменте. Композитор облачен в длинный пиджак. В правой руке он держит небольшую шляпу».
Это для слабовидящих, такой комментарий?
«Рядом с композитором располагается трость. Этот памятник популярен у путешественников, которые прибывают в Клин. Они присаживаются рядом с композитором на лавочку и делают памятные снимки».
Какое счастье, что я лишена возможности видеть эту пошлость!
Я смотрю на руки композитора. Кажется, скульптору руки музыканта удались.
Известно, что любой портретист более всего внимателен не только к изображению лица, но именно к изображению рук, а тут Музыкант!
Памятник является некоторой доминантой в общей композиции дома-музея Чайковского, парка и дома, в котором композитор провел последние годы жизни.
Сейчас дом на реставрации.
Но заветная табличка на дверях жива на все времена:
«Дома нет. Просит не звонить».
Именно в это время рождается музыка. Можно ли нарушить эту тайну неловким вторжением! Может быть эта музыка рождается и сейчас! Мне легко в это поверить.
Мы ходим по парку. Я помню, что сам дом никогда не принадлежал композитору, он просто его арендовал. Я знаю, что композитор был не очень практичным в жизни и часто занимал деньги у своего слуги Алеши, которому и перешло все имущество, после смерти композитора. В том числе и бесценный архив.
Впоследствии сын Алексея безвозмездно передал все имущество Дому-музею и сегодня здесь хранятся бесценные рукописи П. И. Чайковского.
К слову сказать, композитор очень любил фотографии. На стенах его квартиры их много. Причем он сам их развешивал, когда переезжал — для него порядок в расположении фотографий был очень важен.
Я о многом могла бы рассказать, а может быть и провести экскурсию по дому-музею, но разве в этом дело!
Мы ходим по парку. Вот этот пруд был выкопан еще при жизни композитора.
А это карета, в которой выезжал Петр Ильич.
Карета нуждается в реставрации, но пока нет денег…
— А есть деревья, которые помнят композитора?
— Да. Конечно! Они даже отмечены номерами.
Многое в Доме и в парке утеряно безвозвратно, ведь во время войны здесь стояли немцы. Надругались над этим местом…
Сейчас стараются воссоздавать то, что было, но новые материалы выдают современную работу.
Вот здесь была оранжерея. Ее построили заново.
Мы ходим в облаке сирени, дышим тонким ароматом и слушаем птиц…
— А, знаете! Нарвите себе сирени! — неожиданно предлагает мне мой спутник.- Сирень из сада Чайковского!
Я ломаю ветки, прощаюсь и еду в гостиницу.
Утром просыпаюсь под нежный запах сиреневого сада и вдруг вспоминаю.
Тогда, в детстве, в «Спящей красавице», у меня был еще один маленький выход, в первом действии. Я была эльфом в свите Феи-Сирени…
Да, все сбылось! Не нужно искать большего! Ведь все самое главное, что случилось со мной, с тобой, с нами, уже живет в его музыке! Нужно только уметь слушать.
Как крылья руки вознеслись над залом.
О, чудный миг смятенья и смешенья.
Вновь скованность в преддверии движенья,
Ты, я, весь мир, Вселенная — НАЧАЛО!
Стремились звуки к звукам, а магнитом
Его лишь воля, боль его и смелость.
Такая малость — просто ввысь хотелось
Летящим душам, музыкой умытым.
Натан-титан, не повторить звучанья
Того оркестра и того мгновенья.
Дыхание — начало вдохновенья,
А до и после — вечности молчанье.